Персонально Ваш, 23 мая 2017

Слушать - здесь

Е.Канакова― 15 часов и 7 минут в Москве. Начинается программа «Персонально ваш» Здесь – Яков Широков…

Я.Широков― Добрый день!

Е.Канакова― И я, Екатерина Канакова. Сегодня персонально ваш экономист Сергей Алексашенко. Здравствуйте!

С.Алексашенко― Здравствуйте, Екатерина! Здравствуйте, Яков!

Я.Широков― Главный вопрос: кошка сегодня будет?

С.Алексашенко― Вы хотите?

Я.Широков― Да! Слушатели требуют.

С.Алексашенко― Требуют видео, аудио – чего они требуют?

Е.Канакова― Это инициатива Якова, просто чтобы вы понимали. Я ни при чем здесь.

С.Алексашенко― Я понял.

Я.Широков― Хорошо. Теперь вопрос по существу. Скажите, Сергей, вот что нам говорит внезапный перенос рассмотрения законопроекта о реновации, такой срочный, какой-то внезапный?

С.Алексашенко― Мне кажется, что московская мэрия, во-первых, осталась один на один с разгневанной общественностью. То есть Кремль ее так, незатейливо бросил: поматросил и бросил, что называется. То есть вроде как сказали, что «программа отличная, все замечательная, закон поможно принять». Ну а дальше, как только начались протесты, Кремль сказал: «А мы тут совсем не при чем. Это московская инициатива. Вот с ними и разбирайтесь».

Соответственно, последнее время появилось большое количество интервью московских чиновников. В том числе, я бы вам сильно рекомендовал почитать на РБК большое интервью господина Хуснуллина, главного строителя города Москвы, где он много интересных вещей рассказывает…

Я.Широков― Ну да. Что первые дома будут в конце года…

С.Алексашенко― Да, реально, просто, что называется, почти честно, я бы сказал так… Я бы, конечно, на месте журналиста задавал более острые вопросы…

Е.Канакова― А это «почти» — насколько почти, приближенно?

С.Алексашенко― Екатерина, он излагал свою точку зрения. У меня после этого интервью остались вопросы, которые журналист не задал. Я не думаю, что господин Хуснуллин там откровенно врал. Там были нестыковки…

Е.Канакова― Но недоговаривал, видимо.

С.Алексашенко― Подождите, он не обязан говорить все, что он знает, если его про это не спросили. Он не может врать… он не должен врать как чиновник, но если его не спросили, он имеет полное право не рассказывать…

Я.Широков― Ой! Чиновник не должен врать. Слушайте, сказка!

С.Алексашенко― Нет, Яков, как мы знаем, в некоторых странах чиновника за вранье могут лишить должности и даже посадить в тюрьму.

Поэтому, мне кажется, что московская мэрия несколько переоценила ситуацию. Они думали, что, действительно, народ будет благодарен за принятое решение, что народ примет на ура. Вот господин Хуснуллин в своем интервью сказал, что рыночная стоимость тех квартир, которые будут получать москвичи в программе реновации, будет минимум выше рыночной стоимости тех квартир, которые у них есть сегодня. Но то есть, понимаете, у них в голове было такое: «Мы вам, полутора миллионам людей хотим сделать добро: мы хотим вам дать… если не денег, то мы хотим вас сделать богаче». И думали, что на этом деле все проскочит.

Мне кажется, что немного привирает господин Хуснуллин – говорит, что и по старым программам сноса аварийных пятиэтажек ипотека автоматически переходила на новые объекты. Не может ипотека автоматически переходить.

Я.Широков― Должна быть оценка, потом — закладная

С.Алексашенко― Там как минимум изменения к договору должны быть подписаны. Автоматически ничего не может быть. Но это не важно. Короче, чиновники мэрии был абсолютно уверены, что народ на ура все это дело воспримет. И они говорят: «Слушайте, если мы хотим народу сделать лучше, то какая разница, что написано в законе? Самое главное – побыстрее» — потому что строительный комплекс в Москве быстро-быстро тормозит, объемы стройки резко уменьшаются, доход московского бюджета от строителей снижаются; московский строительный комплекс, в общем, чувствует себя не очень хорошо. И тут начинается возмущение.

Я.Широков― То есть, таким образом, хотят побыстрее избавиться от недовольных — побыстрее рассмотреть?

С.Алексашенко― Да, да. Вот, соответственно, после того, когда начался массовый протест, который, я бы сказал, уже на грани перехода в политический, – можно обсуждать резолюции митинга «Собянина — в отставку» уже переход в политическую плоскость или все-таки еще не до конца, – они поняли, что надо как-то выстраивать защиту.

И абсолютно рациональное решение: если тебя обвиняют в том, что ты даешь мало информации, нужно рассказывать больше — более открытая информационная политика. Второе: очень много критики в адрес московский властей, что «вы много обещаете, но непонятно, что будет в законе написано». Так давайте мы побыстрее закон примем, чтобы вы все увидели, что в нем написано.

Поэтому я бы сказал, абсолютно рациональная стратегия защиты. Я считаю, что правильно себя ведут в сложившейся ситуации.

Е.Канакова― А скажите, а не приведет ли это раннее рассмотрение к увеличению акций протеста?

Я.Широков― Да, как ни странно, до 12 июня сейчас ее во втором чтении примут.

С.Алексашенко― Екатерина, а это зависит от того, что будет принято в этом законе. Ведь, на самом деле, мы пока можем обсуждать только обещания властей, что «мы там напишем это… мы решим эту проблему…». Но если их послушать, вот перед тем, как был закон принят в первом чтении в Государственной думе, так они и про тот закон говорили хорошо.

Я думаю, что очень сильно боятся, что 12 июня произойдет слияние политического протеста и неполитического протеста москвичей, что акции, митинги… не знаю, согласуют их или не согласуют, но то, что там что-то будет происходить. Конечно, власти этого боятся.

Е.Канакова― А почему? Как эти митинги могут повлиять? Почему власть боится?

С.Алексашенко― А потому что власть боится митингов. Она больше ничего не боится. Власть боится народа. Это же понятно, что власть боится, когда народ выходит на улицу.

Е.Канакова― Я думала, что власть никого не боится.

С.Алексашенко― Вы ошибаетесь, Екатерина. Власть в любой стране боится избирателя.

Е.Канакова― Даже если большинство поддержит реновацию, все равно эти митинги могут на что-то повлиять?

С.Алексашенко― Революцию, как смену политического режима — вот не то что там стрелять, убивать – вот революцию как смену политического режима никогда не делает большинство, ее всегда делает активное меньшинство. А пассивное большинство, как молчаливо-агрессивное — или как там, не помню, было большинство у нас, – оно всегда присоединяется к победителю.

Поэтому меньше всего нужно обращать внимания власти – что они, собственно, и делают — они не обращают внимания на поведение 86%. Они не обращают внимания на поведение 90% якобы, которые поддерживают реновацию. Они обращают внимание на 14%, которые не поддерживают президента, они обращают внимание на те 10%, кто выступает против реновации. Ну, потому что даже если 10% населения, которые живут в хрущевках, которые подлежат сносу, и если 20% выйдет на митинг 12 июня, то это, получается, 200 тысяч человек, что в полтора-два раза больше, чем самые крупные протестные митинги в конце 11-го года. Вот этого власть боится. Власть боится того, что люди выйдут на улицы Москвы. 
И в этот момент уже понятно, что обсуждение этой темы и дискуссии вокруг нее… конечно, можно говорить, что этот протест не политический, что это бьются за свои права собственности, но, в принципе, все лозунги уже стали политическими. И этого власть боится. Власть боится политического протеста.

Е.Канакова― Сергей Владимирович, а можно ли расценивать этот перенос рассмотрения как страх власти перед меньшинством, которое против реновации?

С.Алексашенко― Екатерина, еще раз повторю: власть боится протеста.

Е.Канакова― То есть этот перенос – это проявление страха.

С.Алексашенко― Да, конечно. Это желание уменьшить протестный накал. Всеми силами не допустить большого количества людей на улицы Москвы.

Я.Широков― Хорошо, они сейчас отпротестуют. Там будут споры горячие, примут закон – начнут переселять. А вот, если переселять начнут, они столкнуться с реальными людьми, которые в конкретном доме будут протестовать. Вот этого они не боятся разве? Или они думают, что передавят поодиночке протестующих таким образом?

С.Алексашенко― Я думаю, что проблему каждого отдельного дома они будут решать в отдельности. Вот одиночный протест, он не страшен. Его можно подавить, сломать, по суду выселить и так далее. И они не боятся одиночных протестов в тот момент, когда уже будет снос домов, когда будет принято решение по конкретным домам. Они боятся людей на улицах. Они боятся, когда люди, живущие в разных районах Москвы, живущие в разных условиях – разный демографический, политический, любой состав – вот когда эти люди объединяются с каким-то очень узким лозунгом. Это ведь не просто за все хорошее, против всего плохо митинг. Это конкретно: «Вы как политики, вы как власть нас грабите. Нам такая власть не нужна». Вот в чем состоит политический лозунг людей, выступающих против реновации. И, конечно, власть этого боится. Конечно, власть не хочет этого допускать. Поэтому спешка с принятием закона – абсолютно рациональное решение.

Я.Широков― Галина спрашивает: «Да неужели Кремль открестился от мэрии Москвы?!»

С.Алексашенко― Галина, а вы что, этого не видите? Вы что, не видите, что Кремль вообще молчит? Он как воды в рот набрал. Они эту проблему не хотят обсуждать.

Е.Канакова― Чтобы не накалять ситуацию.

С.Алексашенко― Знаете, огонь по штабам: чтобы не показывать, где находится настоящий штаб.

Я.Широков― А может, сейчас выйдет Владимир Путин и щедрой рукой… скажет: «Все хорошо. Отменяю все это».

С.Алексашенко― Он не будет этого делать. Он уже вышел весь в белом. Он сказал: «Я не допущу принятия закона, который будет ущемлять права москвичей и россиян». Все правильные слова он произнес: «Собянин, ты внес этот закон, ты придумал этот закон – ты его и расхлебывай. Ты виноват. Я царь — я хороший».

Е.Канакова― То есть Собянина подставили.

С.Алексашенко― Ну, Собянин сам себя подставил, потому что он придумал этот законопроект. Он, его команда – они придумали этот законопроект, вокруг которого началась вся буча. Собственно говоря, «ты все это породил – тебе все это и расхлебывать».

Е.Канакова― Вопрос от слушателя Виктора Кириллова: «Почему некоторые чиновники и депутаты привирают, что первые договоры с собственниками о переселении при реновации только с 2018 года пойдут, когда, мол, построят дома для переселения?» Неужели московские власти не могут уже сейчас с одним собственником из дома заключит договор, предоставив ему для переселения лучшее жилье, приобретя его на вторичном рынке» Тем самым, собственно, для всех остальных собственников на переселение… закрыть?

С.Алексашенко― Виктор, понимаете, в вашем вопросе много намешано. Если вы почитать интервью господина Хуснуллина и заявление мэра Собянина, то там получается, что не в 18-м, а уже в 17-м…

Е.Канакова― В конце года.

С.Алексашенко― 95 миллиардов рублей, которые они неожиданно нашли в бюджете… Не было, не было денег… Как только программу придумали – тут же деньги нашлись. И, соответственно, эти деньги уже будут использованы в этом году на программу реновации. Соответственно, какие-то договора будут подписываться. Видимо, в 2017 году что-то будет происходить.

Второе: московской мэрии ничего не нужно покупать на вторичном рынке, потому что московская мэрия является одним из крупнейших застройщиков в городе Москве, и у них какое-то совершенно колоссальное количество квартир нераспределенных, непроданных есть на балансе мэрии. То есть им, в принципе, даже для этого ничего делать не надо. 
Третье. Представим себе, что вы – менеджер этого проекта и вам нужно что-то сделать. Вот есть дом, и там 60 или 80 квартир. И вы ходите по этим квартирам и говорите: «Ребята, давайте я кого-нибудь переселю. Вот там, что называется, в ста метрах отсюда мы построили хороший дом. Давайте я вас кого-нибудь переселю?» И у вас 20% семей соглашается переехать. Всё по-хорошему, идеальный какой-то сценарий. Даже не 20 – 50. Вот 50% квартир пустует, а в 50% квартир живут люди по каким-то причинам: где-то собственника не могут найти, где-то конфликт в семье между собственниками; где-то хотят больше, где-то хотят меньше – мало ли чего? И что происходит с этим домом, где 50% семей живут, а половина квартир пустует? Вот просто управлять таким домом… вы тут же получается все, начиная от грабежа до приютов для бездомных и весь веер негативных последствий.

Как раз правильное решение этой проблемы – что уже если переселять этот дом, то нужно договариваться со всеми сразу. Нужно предлагать, чтобы весь дом в течение какого-то короткого времени освобождался, и этой проблемы не возникало.

Люди могут переехать в другие дома, они могут жить в разных домах, не в одном доме. Но оставлять дом наполовину пустым или на четверть занятым – это неправильное решение. Потому что, кто будет нести ответственность за этот дом? Кто будет его содержать, платить те же коммунальные расходы на отопление трех четвертей дома, которые стоят пустыми?

Я.Широков― Я напоминаю, что это программа «Персонально ваш». Сегодня персонально ваш экономист Сергей Алексашенко. Можно присылать вопросы. +7 985 970 45 45, Аккаунт vyzvon в Твиттере.

Срочные сообщения приходят. Сотрудники ФСБ завершили обыск у режиссера Кирилла Серебренникова. Сейчас его везут на допрос в Следственный комитет. Это сообщает агентство со ссылкой на свои источники. Но очевидцы, которые находятся у дома Серебренникова, подтверждают, что его увозят на машине.

Ну и подробности последние: обыски в «Гоголь-центре» проходят в рамках дела о хищении выделенных на искусство 200 миллионов рублей. Вот честно: что вы подумали сегодня, когда прочли про обыски?

С.Алексашенко― У меня была первая хорошая мысль: Ну, если ФСБ занимается вопросами хищения в рамках выделения 200 миллионов рублей (даже если там похитили 10 или 20 процентов), то значит, у нас со всем остальным в стране все в порядке. У нас с безопасностью страны, со шпионами, с разведкой – вот всё, за что отвечает ФСБ – всё замечательно. Им просто вообще больше нечем заняться, до мышей даже докопались…

Я.Широков― Но все-таки это крупная мышь, знаете ли…

С.Алексашенко― Это вторая новость, что Кирилл Серебренников – крупная мышь. Я здесь, что называется, не поленился перед передачей, залез в историю. Помните, была такая огромная реконструкция Большого театра?

Я.Широков― Да.

С.Алексашенко― Там одно уголовное дело было о хищении 90 миллионов рублей. И проводило следственные действия Главное управление Следственного комитета по городу Москве. Никакого ФСБ, ничего не было.

Я.Широков― Но там все-таки закончилось отставкой одного из руководителей.

С.Алексашенко― Яков, смотрите, есть презумпция невиновности. И можно построить в обратную сторону: презумпция виновности. Значит, пока нам не рассказали, что там нашли и суд не прошел, значит, Кирилл Серебряников и люди, которые с ним работают, они невиновны.

Второе: могли бы быть хищения? Теоретически все может быть. Сказать, что в России, где что-то строится, ничего не своровано – видимо, я все-таки шляпу не съем и на рыльце не лягу. Дальше — должны ли этим заниматься правоохранительные органы? Насколько я понимаю, это бюджет города Москвы. Да, должны. Вопрос: при чем здесь ФСБ? Вот зачем нужно проводить такую демонстративную акцию устрашения, когда вы останавливаете деятельность театра? 
Вот у людей сегодня вечером спектакль. У них идет репетиция. Они работают. Все, что связано с хищениями, это вопрос документов. Там есть где-то сзади в театре кабинет директора, администратора, еще чего-то – там хранятся все документы. Ребята, зайдите потихоньку, закройте эти кабинеты, возьмите этих людей, общайтесь с ними… Вот зачем сгонять артистов в зал? Зачем у них отбирать мобильные телефоны? Это называется акция устрашения. И вот это самое страшное и самое трагическое в этой ситуации – что проводится демонстративная акция устрашения. Вот что бы за ней не стояло…

Вот готов поверить, что, возможно, есть у следователей какие-то обоснованные претензии. Первое: почему этим занимается ФСБ? Точно совершенно не его компетенция. И второе: зачем пугать людей? Зачем эти демонстративные маски-шоу в центре Москвы?

А когда у меня возникают такие вопросы… ответ-то очень простой: если звезды зажигаются, значит, это кому-то нужно. Если все это делается, значит, специально так задумано. И когда Кремль говорит, что «мы здесь ни при чем» — ну, конечно, Кремль ни при чем, он вообще об этом не знает. Он вообще не знает ни про Кирилла Серебренникова, ни про «Гоголь-центр». Вообще, Кремль заканчивается за Кремлевской стеной, и все, что за пределами стены происходит, Кремль не в курсе. Вот и всё.

Е.Канакова― То есть цель этих обысков все-таки…

С.Алексашенко― Цель этих обысков – запугать.

Я.Широков― У меня такой вопрос. В США с этим вопрос как обстоит. Театры существуют на что: на государственные деньги или находят спонсоров и за счет продажи билетов?

С.Алексашенко― Большинство театров существует за счет спонсоров и продажи билетов. Хотя есть, скажем, в Вашингтоне Кеннеди-центр – там есть какое-то не очень большое бюджетное финансирование. Но, в основном, это спонсоры, и в каждой программке вы видите перечень спонсоров, кто эти деньги давал.

Я.Широков― Ну, и как там получается выживать?

С.Алексашенко― В смысле?

Я.Широков― Театрам?

С.Алексашенко― Хорошо получается. В Кеннеди-центре каждый день – там много сцен, такой многофункциональный комплекс огромный – там каждый день происходят какие-то мероприятия для детей, симфонические концерты, театральные, музыкальные. В общем, как-то выживают. Об обысках, которые АНБ проводит в театральных студиях, я не слышал.

Я.Широков― Скорее – ФБР.

С.Алексашенко― Да даже ФБР – не слышал. Это точно совершенно не федеральная проблема, даже если в каком-то театре похитили чьи-то деньги, частных спонсоров — точно вряд ли федеральное агентство будет этим заниматься. Есть местная полиция.

Е.Канакова― Сергей Владимирович, а можно ли говорить о том, что если деятель культуры принимает финансирование от государства, он себе автоматически подписывает приговор, что в любой момент с ним может произойти то же самое, что и с Серебренниковым?

С.Алексашенко― Когда вы подписываете с дьяволом договор, вы должны понимать, что у него есть последствия. Когда вы подписываете договор с государством о то, что вы берете у него деньги, вы должны понимать, что государство в неявной форме требует того, чтобы вы наложили на себя те или иные ограничения.

Е.Канакова― Или просит вернуть эти деньги назад в той форме, как это произошло сегодня или что?

С.Алексашенко― Нет, слушайте, зубную пасту нельзя обратно в тюбик вогнать. Я не знаю, помните ли вы старое здание театра имени Гоголя и были ли вы в «Гоголь-центре» после реконструкции, но это два разных мира, вообще, небо и земля. И понятно, что основная масса денег, которая была выделена – это было выделено на реконструкцию театра, который находится на балансе мэрии Москвы. То есть такой московский городской театр. Из него сделали прекрасный совершенно современный культурный центр. Насколько я понимаю, текущая деятельность «Гоголь-центра», она как раз на полном самофинансировании. Я не слышал ни разу, чтобы они получали какие-то большие бюджетные деньги. Может быть, там что-то есть, но точно совершенно это незначительная часть их бюджета. В основном театр живет за счет своих доходов. 
И что значит, попросить у них деньги обратно? Деньги потрачены на реконструкцию театра. Театр на балансе мэрии. Собственно говоря, с имуществом мэрии ничего не случилось. Оно просто стало другого вида. Как в здании, в котором вы сидите, в нем вдруг когда-нибудь заменят лифты, заменят лестницы, заменят двери, окна сделают красивыми – здание же останется на балансе московской мэрии или кому принадлежит – с ним ничего не случится.

Как можно вернуть деньги обратно. Там даже для того, чтобы поменять в обратную сторону, восстановить в историческом виде здание театра Гоголя, нужно потратить новые деньги. Да нет, конечно, об этом речи не идет.

Я.Широков― И к вопросу о больших деньгах. Как вам история с закупками «Роснефти» и ответом пресс-секретаря этой компании?

С.Алексашенко― Что не надо жрать руками? Я полностью согласен с Михаилом Леонтьевым, что жрать руками не надо, но и плевать и говорить: «Тьфу на вас, население России» — тоже не надо. Мне кажется, что ответ Михаила Леонтьева – это такое «тьфу на вас, население России». Здесь даже комментировать нечего: зарвавшиеся хамы.

Я.Широков― А про декларацию о доходах главы Чечни, где двое несовершеннолетних детей заработали миллионы? Как это можно объяснить?

С.Алексашенко― Яков, я не знаю. У нас же есть такое понятие, как налоговая тайна. Мы не в вправе требовать раскрытия этих сюжетов. Насколько я понимаю, гипотеза такая: они занимаются боевыми искусствами, вполне могли получать какие-то гонорары или вознаграждения за свои чудеса, за свои поездки и прочее.

Не вижу оснований требовать раскрытия налоговой тайны. Возможно, что это так. Вообще, мне кажется, что такая тонкая тема, что в России она до конца не урегулирована. Еще одна гипотеза, например, что Рамзан Кадыров взял, оформил гостиницу на имя своих детей…

Я.Широков― Сергей, сейчас прервемся на несколько минут. Вернемся и с этого места продолжим.

Я.Широков― Я напоминаю, что это программа «Персонально ваш». И сегодня персонально ваш экономист Сергей Алексашенко. Мы закрываем тему с декларациями. Напоследок хотел спросить: какой смысл в чтении этих деклараций? Получается, что прочли, повздыхали, поохали, повозмущались – и забыли.

С.Алексашенко― Яков, рукописи не горят, правда?

Я.Широков― Есть продолжение…

С.Алексашенко― И я думаю, что наличие этих деклараций – это вещь хорошая. Потому что рано или поздно с этими декларациями и с уровнем жизни наших чиновников придется разбираться. Когда это время наступит, я не знаю. Может быть, через год, может, через полтора, может, через пять лет, может быть, через десять лет. И эти декларации – это и есть рукописи, на основании которых можно смотреть, что происходило с ними, как они зарабатывали или не зарабатывали, соответствовал уровень жизни их доходам или не соответствовал; правду они сообщали или неправду.

На самом деле, все антикоррупционное законодательство, которое написано в России, оно достаточно неплохое. Там есть свои слабые места, но, в принципе, опираясь на наше нынешнее российское законодательство, можно очень хорошо бороться с коррупцией. И декларация – это один из элементов борьбы. Другое дело, что у власти, у Кремля нет желания это делать. Или там бороться с коррупцией хотят бороться избирательно: 5% трогать можно, а 95% трогать нельзя.

Но из-за этого нельзя говорить, что декларация – вещь плохая. Декларация – вещь хорошая. И лучше, если они есть, и лучше, если они публичные, чем ситуация, когда их нет. Потому что, так или иначе, декларации высших чиновников разбираются, рассматриваются, проводятся журналистские расследования. Про кого-то что-то удается узнать, про кого-то ничего не удается узнать. Какие-то вопросы возникают, какие-то не возникают. Но я не вижу ничего плохого в этих декларациях. Это рукописи, которые точно не сгорят. 
Е.Канакова― Хорошо, Сергей Владимирович, переходим к другой теме. Международное рейтинговое агентство Moody’s улучшило прогноз роста ВВП. Вот на основании прогнозов Кудрина или все-таки на основании его «пяти мифов»?

С.Алексашенко― Это очень интересный сюжет. Из моего личного опыта наблюдения за прогнозами и международных рейтинговых агентств и международных организаций типа МВФ, Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), или Всемирного банка – они пересматривают свои прогнозы с какой-то задержкой после того, как прогнозы пересматривает российское правительство. Вот так получается. Я не хочу сказать, что они просто копируют, занимаются копипастом. Но если посмотреть в длинную, длинную историю…, вот там российское правительство пересмотрит свой официальный прогноз, повысит или понизит темпы роста, повысит или понизит темпы спада экономики – и через месяц, два, три… все эти международные организации, агентства начинают свои прогнозы пересматривать.

То же самое и здесь. После того, как цена на нефть в начале года оказалось на достаточно высоком уровне – выше 50 долларов, что сильно выше прогнозных – понятно, что экономика получила какие-то дополнительные деньги, на которые она не рассчитывала, наметился поворот вроде бы как в потребительских расходов в отношении россиян. Потребление вроде как начало потихонечку, потихонечку восстанавливаться. И вот этот оптимизм… правительство тут же начало говорить: «У нас будет рост 1.7 – 1.8% в этом году, а может, и 2%. И этот официальное обновление прогноза было объявлено и, собственно, дошло это дело до рейтингового агентства, которое сказало: «Ну, мы тоже повышаем свой прогноз».

То есть здесь не надо искать никаких чудес. Они просто смотрят, что делают российские власти и повторяю с небольшими отличиями. Обычно кто-то чуть выше дает прогноз, чем российский, кто-то – чуть ниже, обычно вокруг официальный цифры.

Я.Широков― Еще одно интересное противоречие. Владимир Путин говорил, что реальные доходы россиян стремительно растут, а Росстат, наоборот, говорит, что в апреле по сравнению с тем, что было год назад, упали более, чем на 7,5% . Это что, Росстат подправит вскоре свою статистику или что?

С.Алексашенко― Нет. Это к вопросу о том, что есть ложь, большая ложь и статистика.

Е.Канакова― Статистика – это больше, чем большая ложь.

С.Алексашенко― Статистика – это больше, чем большая ложь, потому что вопрос статистики: что и по отношению к какому периоду вы считаете. Например, Росстат говорит: «Российская экономика в 1 квартале 2017 года выросла на полпроцента к 1 кварталу 2016 года. Ну, замечательно! Но при этом мы не знаем, что происходило во 2-м, 3-м, 4-м квартале. То есть, в принципе, можем предположить – один сценарий: что российская экономика в 16-м году росла, а потом начала снижаться; а можем предположить, наоборот, сценарий: что сначала она снижалась, а потом она росла. Но и в том и в другом случае 1-й квартал к 1-му кварталу может быть на полпроцента.

И это очень важно в статистике. К сожалению, Росстат нам не дает такой информации. И я тоже обратил в свое время внимание на это заявление президента Путина. Я поднял статистические сводки, посмотрел, что там заявлялось. И там было такое, если я помню правильно, что в марте по сравнению с февралем доходы населения выросли. То есть в марте 17-го год по сравнению с февралем 17-го года. Но в марте 17-го по сравнению с мартом 16-го…

Я.Широков― Но звучит зловеще!

Е.Канакова― Да.

С.Алексашенко― Вот Владимиру Путину нарезали буквально маленький кусочек из сводки Росстата. То есть ему сказали правду, но не всю правду.

Е.Канакова― Вырезали из контекста. 

С.Алексашенко― Все правильно: вырвано из контекста. Это к вопросу источников людей, которые готовят информацию для президента. Но президенту, видимо не хочется знать плохих новостей, он говорит: «Расскажите мне хорошее. Скажите мне хорошо про российскую экономику». Ну, ему нашли цифру, но не объяснили, в чем разница: «Вот смотрите, Владимир Владимирович, у нас доходы населения выросли» — не сказав, про какой период они говорят. Я считаю, что кто-то осознанно или не осознанно подставил президента.

Я.Широков― Всё, я понял. То есть с начала с прошлого года отобрали бутерброд с колбасой, в этом году добавили хлеб и масло – и стало хорошо, если смотреть по сравнению с концом прошлого года.

С.Алексашенко― Все правильно, да, потому что в конце прошлого года бы просто кусочек хлеба, а сейчас тонкий слой масла есть. А то, что год назад был сверху еще кусок колбасы, об этом можно не говорить.

Я.Широков― Вопрос от слушателя: «Какова разница между ставкой рефинансирования и ключевой ставкой? И если никакой, почему ее переименовали?»

С.Алексашенко― Это исторический вопрос. Очень долгие годы в России существовала ставка рефинансирования. И вопреки желанию Центрального банка, без консультации с Центральным банком российские законодатели, правительство, Министерство финансов, налоговые службы к ставке рефинансирования привязали очень многие вещи: штрафы, пени за налоговые нарушения, в Гражданском кодексе еще что-то привязали. И в какой-то момент возник конфликт между желанием Центрального банка снизить ставку рефинансированием и желанием чиновников не допускать падения доходов. Там какие-никакие, но все-таки доходы по этим штрафным санкциям начислялись.

И разрыв был настолько силен, и противодействие Министерства финансов было настолько сильным, что Центральный банк сказал: «Да ладно, возьмите себе ставку рефинансирования. Мы начнем объявлять другу ставку, она будет называться «ключевой». Ключевая ставка – это ставка денежной политики. Но если вам так важно… или нужно 5 лет, чтобы все свое законодательство, всю свою нормативную базу поменять, то вот вам 5 лет – меняйте…

Я.Широков― А меняются они одинаково, колеблются они одинаково?

С.Алексашенко― В какой-то момент они сошлись в одну точку. Центральный банк просто объявил, что мы больше ставку рефинансирования не используем. На самом деле, вот, чем закончилось. Вот де-факто ее нет. Сегодня существует только ключевая ставка.

Е.Канакова― Вопрос от слушателя, Миша из Саратова пишет: «Скоро, говорят, закончится Государственный резервный фонд. Путин напечатает много новых денег?»

Я.Широков― Или включит заднюю скорость.

С.Алексашенко― Ой… Смотрите, это ведь разные вещи. Во-первых, скоро не скоро… Резервный фонд вроде бы как по прогнозам Минфина должен закончиться в этом году. Есть еще Фонд национального благосостояния. Есть рост цен на нефть, на который Минфин не рассчитывал, которые сформирует дополнительные доходы. Сегодня их Минфин оценивает в триллион рублей, из которых всего 300 миллиардов пойдут на расходы.

То есть эта история о том, что резервы закончатся, и завтра нужно будет включать заднюю скорость или тушить свет – я бы не стал на эту тему рассуждать. Мне кажется, что гипотетически, конечно, такая возможность существует, но, мне кажется, что пока она явно за пределами этого и следующего года.

Е.Канакова― Белый дом подтвердил, что США прекратят безвозмездную военную помощь Украине. Всё, теперь Украине придется тушить свет, включать заднюю или что? Что теперь ей грозит? 
С.Алексашенко― Украине грозит продолжение военного конфликта на востоке Украины. Собственно, вот, что ей грозит. Что касается заявлений Белого дома, то нужно понимать, что Белый дом не формирует бюджет США, что бюджет США формируется в парламенте, который называется в Америке конгресс. И здесь он является местом для дискуссий и очень горячих дискуссий.

И есть очень большое лобби у внешней политики, то есть, есть большое количество и членов палаты представителей и сенаторов, которые выступают за то, что на международную политику Америка должна выделять деньги, в том числе, на военную помощь. И в отношении того, что происходит на востоке Украины позиция американского конгресса достаточно единодушна: там идет военная агрессия со стороны России, и Америка как страна, которая выступает за сохранение границ, за право государств жить в тех границах, на защиту от агрессии, она считает необходимым помогать Украине.

Поэтому, мне кажется, что разговоры о том, что военная помощь будет остановлена… я думаю, что конгресс этого не допустит. Я думаю, что как раз, наоборот, конгресс примет какие-то решения, чтобы эту помощь зафиксировать на несколько лет.

Я.Широков― Наш слушатель просит спросить про развод Потанина, точнее, про судебный процесс Потанина с бывшей супругой. Вот эта сумма почти в 800 миллиардов рублей – это рекорд или не рекорд?

Е.Канакова― Нет предела совершенству?

С.Алексашенко― Я не видел этого самого иска. И для меня цифра 850 миллиардов, она несколько запредельная, это примерно 15 миллиардов долларов, и это, насколько я понимаю, превышает все состояние господина Потанина на сегодня. Даже если встать формально на точку зрения семейного кодекса, что после развода можно требовать половину, но явно это превышает какие-то разумные пределы.

Не знаю. Юристы наверняка это все дело как-то обосновали…

Я.Широков― А может, это как в анекдоте про козу? Вот сейчас она ослабит хватку – и станет полегче, и ей с удовольствием отдадут часть денег.

С.Алексашенко― Яков, вы же понимаете, что с точки зрения судебного иска, тем более, в России принципиальная разница между иском на 150 миллиардов и иском на 850 миллиардов нет никакой. И то и другое выходит за пределы тех решений, которые готов принимать российский суд.

Я не хочу влезать в личные отношения…

Я.Широков― Ой, у вас там кто-то лает!

С.Алексашенко― Да, у меня еще кто-то лает. Но это совсем… Не знаю… его тяжело ловить. Я не хочу влезать в личные отношения бывших супругов и выяснять, кто из них прав, кто неправ, но смысла завышать свои исковые требования в разы – мне кажется, что это не сильно рациональная политика.

Я.Широков― Еще вопрос. Слушатель бомбит уже третью неделю этим вопросом. Сейчас, во что лучше вкладываться, если есть лишние деньги: в облигации, в акции, в депозиты или в какой-нибудь негосударственный фонд? И какие везде риски?

С.Алексашенко― Какой хороший у нас слушатель, у которого есть лишние деньги. Это просто замечательно!

Смотрите, принципиальная разница между депозитом и всем, чем-либо другим, это то, что в случае с депозитом у вас есть дополнительная сильная защита: у вас есть система гарантирования вкладов. Если у вас есть лишние деньги, и вы хотите, что называется, спать спокойно – отдать деньги и спать спокойно, то, конечно депозит защищает вас в максимальной степени.

Я.Широков― Но это если до миллиона 700, по-моему.

С.Алексашенко― До миллиона 400. Ну, 1 миллион 400 — в одном банке, миллион 400 – в другом банке. Яков, решение этой проблемы давно уже найдено. Поэтому, если вы хотите спать спокойно, то, конечно — банковский депозит. Все остальные инструменты — иностранная валюта, паевые инвестиционные фонды, акционерные фонды, инвестиционные счета, акции, облигации – у вас везде будет риск. Причем степень этого риска будет разная. Где-то она будет выше, где-то она будет меньше. Ни в одном из этих инструментов у вас не будет гарантированного дохода в отличие от депозита, где вы знаете сразу, какой доход вы получите. Поэтому все инструменты, что называется, ранжируются по принципу: чем выше потенциальный доход, тем выше риск, который вы на себя берете.

Я.Широков― А вот эти государственный облигации сейчас вышли, которые рекламировали так много?

С.Алексашенко― Государственные облигации очень близки к депозиту, только я бы сказал так, к безотзывному депозиту. Пока у этих облигаций нет вторичного обращения, поэтому риск состоит в том, что вы до погашения облигаций федерального займа не можете получить свои деньги назад. А доходность по ним чуть выше депозита.

Е.Канакова― Крик души другого нашего слушателя: «Почему власти заботятся о зарплатах только так называемых бюджетников? Почему повышают только им? Экономику создают рабочие, а не пенсионеры, учителя и врачи? Почему им всё, а нам ничего?»

С.Алексашенко― Крик души очень понятен. Идите к своему работодателю и просите у него больше денег. Просто для врачей, учителей, бюджетников, военнослужащих и так далее по списку бюджет является работодателем: бюджетная организация платит им зарплату. Он как работодатель принимает решение. В ходе переговоров или на основании закона повышает или замораживает зарплату.

Поскольку, видимо, наш слушатель не является работником бюджетной сферы, значит, у него кто-то другой является работодателем. Нужно идти к своему работодателю, желательно вместе со своими коллегами, чтобы свою позицию усилить и вступать в трудовые переговоры, в трудовые споры относительно того, что «неплохо бы нам поднять зарплату».

Е.Канакова― Вопрос опять от слушателя. Теперь уже к Великобритании переходим. ЕС требует от Великобритании то 60, то 100 миллиардов за выход из ЕС. В порядке ликбеза: почему вообще надо платить?»

С.Алексашенко― Это не за выход из ЕС. В рамках Евросоюза страны подписываются под многими договорами, вступают в бюджетные программы, где они берут на себя обязательства их финансировать на протяжении несколько лет. И вот эта цифра о 60 до 100 миллиардов долларов – это те обязательства, которые Великобритания на себя взяла, уже подписалась под финансированием программ в рамках ЕС, это включая те налоговые отсрочки… Великобритания получала отсрочки по взносам в бюджет Евросоюза, которые она должна была делать. И, соответственно, это те обязательства, под которыми Великобритания подписалась.

И, собственно говоря, споры и дискуссии идут между Евросоюзом и Великобританией, чтобы считать эту сумму правильно. И естественно, Великобритания пытается стоять на точке зрения, что «если мы вышли – то у нас обязательств нет». Ну а позиция ЕС другая: «Вы подписались, вы обещали эти деньги дать. Ваши обязательства никто не отменял, вы их должны заплатить».

Это не плата за выход, как вход — бесплатно, выход – рубль. Это из другой оперы.

Я.Широков― Тут слушатель из Москвы возражает: «Облигация не безотзывные – их можно сдать с дисконтом».

С.Алексашенко― Вот видите, значит, можно сдать с дисконтом. Значит, риск состоит в том, что вы не получите тот доход, который… Я готов поверить, я просто не читал правила этих облигаций. Мне кажется, что это не сильно привлекательный инструмент. Не потратил свое время.

Я.Широков― И еще один вопрос от Юли из Нижегородской области, такой философский больше: «Скажите, бывают ли реформы без моральных и материальных потерь?»

С.Алексашенко― Реформы без материальных и моральных потерь? Нет, конечно, не бывает. Реформа – это изменения существующего положения вещей, безотносительно, о чем мы говорим. Существующее положение вещей – это всегда некий компромисс между участниками отношений. Вот даже реформа… вы у себя в семье решили переставить мебель в квартире: стол подвинуть с одного места на другое, кровать куда-то поменять. Вот вы провели реформы, и вы сделали это на основании каких-то договоренностей. При этом вы встали ночью, пошли на кухню и ударились об этот стол, потому что вы забыли, что вы его сами повернули.

Вот реформа – это изменение существующего положения вещей. И при этом, конечно, при любой реформе чьи-то интересы обязательно будут ущемлены. Потому что ничего не возникает ниоткуда. И если мы говорим об экономических реформах, то очень часто они связаны с тем, что перераспределяются какие-то финансовые материальные, нематериальные ресурсы одних групп людей к другим группам людей. Естественно, те, у кого что-то забирают, чьи интересы ущемляются, конечно, они называют это жертвами. Поэтому сказать, что реформы без жертв… ну, конечно, не бывает. Всегда кто-то должен за это заплатить.

Е.Канакова― На этой ноте мы вынуждены закончить, Сергей Владимирович. Спасибо большое! Это программа «Персонально ваш». Экономист Сергей Алексашенко. А мы вернемся через несколько минут.