четверг, 1 декабря 2016 г.

Об экономике, экономической политике и министре экономики


После назначения нового министра экономики и обращения Путина к федеральному собранию экономист Сергей Алексашенко в интервью The Insider объяснил, что может (а что не может) измениться в российской экономической политике, чем Максим Орешкин отличается от Улюкаева, и что не так с путинским представлением об экономике.


— Как вы относитесь к назначению Максима Орешкина на должность министра экономики?
— Максим Орешкин все время занимался вопросами макроэкономики и в Минфине выполнял роль «говорящей головы», объяснял взгляды Минфина на макроэкономические проблемы, но об опыте практических решений и реализации идей речи еще не идет. Поэтому мне кажется, что для него это аванс, ведь Минэкономики — это абсолютно другое ведомство, где министр должен принимать огромное количество решений из совершенно разных областей. Министерство экономики – это своего рода лоскутное одеяло, здесь и макроэкономический прогноз, и проблемы внешней торговли, включая взаимоотношения с ВТО, и проблемы всех отдельных секторов российской экономики, в том числе, реального сектора, и институциональные реформы, железная дорога, управление имуществом, приватизация — то есть вообще все. И такой министр должен уметь быстро переключаться с проблемы на проблему, должен уметь быстро схватывать суть вопроса. Пока Орешкину нечем ему похвастаться в этой части.

— В российских условиях министр экономики вообще может на что-то влиять и быть самостоятельной фигурой?
— Власть не дают, власть берут. Да, в России все решает один человек, но посмотрите на Министерство финансов: и при прошлом министре Алексее Кудрине, и при нынешнем министре Антоне Силуанове министерство постоянно принимает какие-то решения, с которыми заставляет соглашаться и президента, и правительство, и как- то в спорах отстаивает свою точку зрения. Так что хотя глобально экономическую политику России министр экономики развернуть не может, ему никто этого сделать просто не даст, но во многих очень вопросах, если он будет проявлять настойчивость и, главное, желание – то может чего-то добиться.
— Доходы населения продолжают падать, не получится ли так, что нового министра выбирают просто на роль козла отпущения…
— Смотрите, нормальным для экономики является рост на уровне потенциала. Потенциал в российской экономике — это 3,5- 4%. Можно ли выйти на такой темп роста? Я считаю, что нет, без политических решений. И одно политическое направление- это выход из Донбасса, выполнение договоренностей «Минск- 2», что приведет к снятию санкций и снижению политических рисков для российского и иностранного бизнеса. Второе направление — это все, что связано с защитой прав собственности, с реформой правоохранительных органов, с независимостью суда, с политической конкуренцией. А третья часть – это такие маленькие реформы, то, чем занимается Агентство стратегических инициатив, повышение России в рейтингах, снижение бюрократического давления, снижение количества документов, ну и так далее, и так далее. Если очень грубо, то эти три фактора, они весят примерно поровну. То есть понятно, что за санкции министр экономики отвечать не может, правоохранительной и судебной системой он заниматься не может, в его руках то, что называется институциональной реформой и изменение взаимоотношений власти и бизнеса. В этой части есть потенциал 1- 1,5% роста, если новому министру удастся последовательно и успешно проводить какую- то внятную линию и бизнес ему поверит.
— Экономическая модель в представлении Орешкина будет той же, что у Улюкаева?
— Я про министра Улюкаева точно не знаю, есть ли у него какая- то модель, он ее никогда не озвучивал. Министр Орешкин точно совершенно ничего не говорил, потому что он министр только один день. И вообще мне кажется, что разговоры о модели развития российской экономики — это разговоры от лукавого. Это иллюзия, что правительство, или Минэкономики, или сам президент могут как из Lego, взять собрать модель, и сказать: у нас будет такая экономика. Она же все равно будет жить по своим правилам. Экономика — это интересы людей, интересы работников, интересы бизнесменов. Бизнесмены хотят зарабатывать больше прибыли, работники хотят получать больше зарплату, заниматься более интересной деятельностью. Сначала нужно понимать, куда движешься, и создавать условия, а экономика — она сама развивается. И только тогда мы говорим, есть ли какие-то крупные факторы, которые позволяют вообще говорить о наличии модели. Ведь у нас, собственно говоря, в первом десятилетии с 1999 по 2008 год замечательный был период — 7% роста в среднем ежегодно. Но никакой модели же, очевидно, не было, были 4 разнонаправленных фактора, которые последовательно действовали, послекризисное восстановление, плоды приватизации, рост нефтяных цен, внешние займы.
— Орешкин — человек из Минфина, но ведь между Минфином и МЭР были свои конфликтные зоны…
— Конфликтных зон было, как правило, две: одна, связанная с прогнозом, макроэкономическим прогнозом, то есть специалисты Минэкономики пытались защищать свои профессиональные позиции, а Министерство финансов постоянно на них давило, изменяя прогноз так, чтобы прогноз объяснял правильность бюджета, вносимого Минфином в правительство. Второе разногласие традиционно было связано с объемом инвестиций в экономике. Минэкономики считало, что у бюджета должно быть больше инвестиционных программ, потому что оно делило эти деньги, а Минфин – что меньше, особенно после того, как перешли к жесткой бюджетной политике сокращения расходов. Мне кажется, этот спор закончился победой Минфина, просто инвестиции пошли под нож, потому что денег нет.
— После назначения Орешкина эти разногласия исчезнут?
— Ну, по крайней мере разногласие по поводу прогноза в ближайший год должно исчезнуть.
— Орешкин может попытаться вспомнить о программе приватизации?
— Да не было никакой приватизации.
— Ну да, естественно, но программа декларировалась…
— Слушайте, ну перестаньте, приватизация — это когда управление активами от государства переходит частному бизнесу. Но у нас не было за последние годы ни одной крупной сделки, в которой от государства управление перешло частному бизнесу. Государство всегда продавало какие- то маленькие пакеты акций, которые оставляли у него в руках «50+1». Это решение фискальных проблем, но это никоим образом нельзя называть приватизацией. Поэтому я не думаю, что и министр Улюкаев хотел что-то всерьез поменять, потому что точно не он по этому вопросу принимал решение.
— Что в сегодняшнем послании президента дает понять о векторе, который он хочет задать российской экономике?
— В ежегодном послании президент, по идее, должен говорить о тех векторах политики, которые он хочет задать на ближайший год, ближайшие 12- 15 месяцев. Поэтому разговоры о том, что «а давайте к маю правительство напишет программу, чтобы мы к 2020 году повысили темпы роста» звучат странно – они все явно выходят за горизонт послания. Такое послание могло прозвучать 2 года назад с таким же успехом и на следующий год будет точно так же актуально. Поэтому мне кажется, что оно такое, что называется, абсолютно безликое. Либо он очень хорошо понимает, что решение экономических проблем завязано на необходимости проведения политических реформ, и точно понимает, что он не будет этого делать (и поэтому он не хочет об этом говорить), либо он наивно верит в этот госплановский подход — «а давайте в России создадим цифровую экономику». Как будто бы правительство, как при Госплане, при Госснабе, должно нарисовать какие- то цифры, всем дать калькуляторы в руки, и выполнять.Но это же не правительство делает, это делает частный бизнес. Либо появляется инициатива и начинают продавцы появляться, либо их правительство душит, или полиция душит, и они не проявляются.

Комментариев нет:

Отправить комментарий